- Сообщения
- 381
- Реакции
- 142
- Баллы
- 45
День двадцатый
Жизнь это агония. Жизнь-это-агония. Жизньэтоагония.
Но вместо крика из горла вырывались только хрип и шипение.
Различимые слова он мог произносить только шёпотом.
«Черт, как же чешется в паху. Во что там всё превратилось… даже думать страшно». В туалет он ходил зажмурившись.
Язык его стал жестким и шершавым, а зубы замещались новыми, которые буквально выламывали прежние.
Он думал, что это самое ужасное – чувствовать, как под кожей нарастает нечто чужое. Сама кожа давно перестала чувствовать боль. Но под ней что-то всё еще лопалось и заростало. Неглубоко. Где-то в мышцах. Боль уже стало его вечным спутником. Зато глаза его были способны видеть в полной темноте окружающее пространство в зеленом свечении.
Он думал, самое страшное с ним уже произошло. Пока не почувствовал это. Шепот. Гул голосов, похожий на разговоры у костра. А потом как будто другой начал вторгаться в сознание. Сначала осторожно, словно гость приоткрыв дверь. А потом все наглее и наглее, как к себе домой. И, наконец, ворвался, как сам он когда-то в ту комнату в бункере. Те дети, он не хотел их убивать, но они были уже заражены.
Этот чужой окликал его, будто сказать что-то хотел. Сначала шепотом, а потом громко и настойчиво.
А еще половина мышц в его теле вдруг перестали подчиняться. Сначала напряглись до предела, а затем расслабились, будто напоминая своему хозяину, что его тело на 80 % состоит из воды... А может состояло.
Хромой уже знал, что создавать шум нельзя, – поставят укол, а вечером не будет еды. Так они поступали всегда. Это был рычаг для давления на него. А жрать ему хотелось всегда.
Зря они так. Иногда, против своей воли, Хромой начинал думать, что вгрызться им в глотки было бы очень приятно. Именно впиться зубами. Если бы господа лекари поняли это, как бы они отреагировали?
Боль страх и злость переполняли его разум. Он завопил, широко разинув рот. И внезапно услышал вместо человеческого крика тот самый вопль, который не давал ему покоя уже несколько дней. Этот вопль вырывался из его легких, проходил через его голосовые связки и рот.
«Убейте. Прошу. Убейте. Меня…»
И тут же за стеной на его крик откликнулся кто-то. А потом еще один, и еще, по цепочке.
Вчера он увидел свое отражение на отпалированной пластине. Его глаза были угольно черными.
Сейчас он благодарил бы даже за смерть в пустоши. Но вместо этого его каждое утро обливали водой из шланга, протирали губкой, потом мазали чем-то липким и прикрепляли клеммы на руки, ноги и грудь, снимали какие-то показания. И кололи, кололи, кололи. Шприцами большими и маленькими.
Но хуже всего была эта тьма, в которой тонуло его сознание, его Я.
Мысли стали простыми и короткими.
Он пытался удержать свое сознание цепляясь за воспоминания, но они тоже постепенно растворялись во тьме. Что от него осталось?..
Казалось, что он находится в темной комнате. Из непроглядной тьмы к нему тянутся маленькие окровавленные руки. Говорят чужие голоса.
– Мы здесь. Мы живые.
«Господи. Господи. Нет…»
Одновременно из темноты полезли чужие образы, чужие воспоминания.
Вот он лежит. Он не может пошевелиться, двигаются только глаза. Он не может ничего сказать.
Три человека смотрят на него сверху вниз – двое с тревогой и печалью, один равнодушно.
– Доктор, у нас есть хоть какой-то шанс, что он будет здоров?
– Ни тешьте себя напрасными надеждами. У него повреждён позвоночник…
– И ничего не поделать?! Он столько опасностей пережил...
– Даже мы бессильны. А ведь в Цитадели лучшая медицина…
Двое посетителей куда-то ушли, прикрыв за собой дверь.
Шаги постепенно удалялись и вот стали не слышны.
– Не поймите неправильно. Но лечить вас нецелесообразно...
Дверь приоткрылась
– Доброволец готов к транспортировке?
– Д-да, конечно.
Снова тьма.
Голые стены, запах пороха. Страх. Нет, скорее ужас. От того, что надежды больше нет. Тот, чьими глазами он смотрит… оцепенел от страха. У его ног тело отца в луже крови. Рядом лежит разряженный автомат, на полу гильзы. А в стороне стоят его убийцы.
– Ты! Пойдёшь с нами.
Его грубо хватают и волокут к выходу.
И снова тьма.
Агония. Агония. Агония. Все, что он знал до этого ничтожно в сравнении... Нет никаких сравнений. Только боль и страх.
В этот момент он потерял сознание. Темнота поглотила его.
Жизнь это агония. Жизнь-это-агония. Жизньэтоагония.
Но вместо крика из горла вырывались только хрип и шипение.
Различимые слова он мог произносить только шёпотом.
«Черт, как же чешется в паху. Во что там всё превратилось… даже думать страшно». В туалет он ходил зажмурившись.
Язык его стал жестким и шершавым, а зубы замещались новыми, которые буквально выламывали прежние.
Он думал, что это самое ужасное – чувствовать, как под кожей нарастает нечто чужое. Сама кожа давно перестала чувствовать боль. Но под ней что-то всё еще лопалось и заростало. Неглубоко. Где-то в мышцах. Боль уже стало его вечным спутником. Зато глаза его были способны видеть в полной темноте окружающее пространство в зеленом свечении.
Он думал, самое страшное с ним уже произошло. Пока не почувствовал это. Шепот. Гул голосов, похожий на разговоры у костра. А потом как будто другой начал вторгаться в сознание. Сначала осторожно, словно гость приоткрыв дверь. А потом все наглее и наглее, как к себе домой. И, наконец, ворвался, как сам он когда-то в ту комнату в бункере. Те дети, он не хотел их убивать, но они были уже заражены.
Этот чужой окликал его, будто сказать что-то хотел. Сначала шепотом, а потом громко и настойчиво.
А еще половина мышц в его теле вдруг перестали подчиняться. Сначала напряглись до предела, а затем расслабились, будто напоминая своему хозяину, что его тело на 80 % состоит из воды... А может состояло.
Хромой уже знал, что создавать шум нельзя, – поставят укол, а вечером не будет еды. Так они поступали всегда. Это был рычаг для давления на него. А жрать ему хотелось всегда.
Зря они так. Иногда, против своей воли, Хромой начинал думать, что вгрызться им в глотки было бы очень приятно. Именно впиться зубами. Если бы господа лекари поняли это, как бы они отреагировали?
Боль страх и злость переполняли его разум. Он завопил, широко разинув рот. И внезапно услышал вместо человеческого крика тот самый вопль, который не давал ему покоя уже несколько дней. Этот вопль вырывался из его легких, проходил через его голосовые связки и рот.
«Убейте. Прошу. Убейте. Меня…»
И тут же за стеной на его крик откликнулся кто-то. А потом еще один, и еще, по цепочке.
Вчера он увидел свое отражение на отпалированной пластине. Его глаза были угольно черными.
Сейчас он благодарил бы даже за смерть в пустоши. Но вместо этого его каждое утро обливали водой из шланга, протирали губкой, потом мазали чем-то липким и прикрепляли клеммы на руки, ноги и грудь, снимали какие-то показания. И кололи, кололи, кололи. Шприцами большими и маленькими.
Но хуже всего была эта тьма, в которой тонуло его сознание, его Я.
Мысли стали простыми и короткими.
Он пытался удержать свое сознание цепляясь за воспоминания, но они тоже постепенно растворялись во тьме. Что от него осталось?..
Казалось, что он находится в темной комнате. Из непроглядной тьмы к нему тянутся маленькие окровавленные руки. Говорят чужие голоса.
– Мы здесь. Мы живые.
«Господи. Господи. Нет…»
Одновременно из темноты полезли чужие образы, чужие воспоминания.
Вот он лежит. Он не может пошевелиться, двигаются только глаза. Он не может ничего сказать.
Три человека смотрят на него сверху вниз – двое с тревогой и печалью, один равнодушно.
– Доктор, у нас есть хоть какой-то шанс, что он будет здоров?
– Ни тешьте себя напрасными надеждами. У него повреждён позвоночник…
– И ничего не поделать?! Он столько опасностей пережил...
– Даже мы бессильны. А ведь в Цитадели лучшая медицина…
Двое посетителей куда-то ушли, прикрыв за собой дверь.
Шаги постепенно удалялись и вот стали не слышны.
– Не поймите неправильно. Но лечить вас нецелесообразно...
Дверь приоткрылась
– Доброволец готов к транспортировке?
– Д-да, конечно.
Снова тьма.
Голые стены, запах пороха. Страх. Нет, скорее ужас. От того, что надежды больше нет. Тот, чьими глазами он смотрит… оцепенел от страха. У его ног тело отца в луже крови. Рядом лежит разряженный автомат, на полу гильзы. А в стороне стоят его убийцы.
– Ты! Пойдёшь с нами.
Его грубо хватают и волокут к выходу.
И снова тьма.
Агония. Агония. Агония. Все, что он знал до этого ничтожно в сравнении... Нет никаких сравнений. Только боль и страх.
В этот момент он потерял сознание. Темнота поглотила его.
Последнее редактирование: